Это было противостояние талантливых, думающих индивидуумов и серой массы, ненавидящей всякую неординарность…
В 2000 году, как раз на рубеже двух тысячелетий, мне пришлось-таки поехать в Россию по личным делам. Москва стала другой – совсем не такой, какой я ее оставил. Она пережила несколько переделов власти, периоды нищеты, потом – период создания капиталов, потом – острейший кризис, вновь разоривший многих… В 2000 столица, как и вся страна, чувствовала себя неплохо. Нефть дорожала, жизнь стабилизировалась, государство прибирало к рукам все нити, за которые можно дергать. Даже и преступность поутихла – в городе стало безопасно ходить по улицам. Что я и делал – бродил по Москве, пытаясь почувствовать ее дух.
Я его почувствовал. То самое «неуловимое нечто», которое привезли с собой в Вашингтон русские программисты, присутствовало и здесь. Инвариант российского духа, практически не изменившийся за сверх-бурные пятнадцать лет, был идентифицируем – для тех, кто озадачивался его обнаружением. Было ли его присутствие заметно для других – не знаю. Может и было, но я видел, что ему – инварианту духа – непросто. Он здесь не главный, и не все его любят.
